— Вы что, совсем с ума посходили? — спросил О’Лири, — Единственный для меня шанс — это попытаться проникнуть туда ночью и найти какую-нибудь незапертую дверь.
— Но с этим!
Пинчкрафт спрыгнул со стула, схватил длинный плащ с капюшоном из зеленого бархата с красной оторочкой и завернулся в него. Тяжелая материя зашуршала, заблестела и… исчезла вместе с маленьким начальником лаборатории.
— А? — сказал О'Лири.
— Неплохо, правда?
Голос Пинчкрафта звучал из пустоты, с того места, где он находился всего секунду назад.
— Волшебство? — пробормотал Лафайет.
— Чушь. Электроника.
Обрамленное пустотой, появилось лицо Пинчкрафта.
— Ну, так как?
О’Лири попытался убрать ошеломленное выражение со своего лица.
— Ну… я мог бы выполнить ваше поручение, но только мне нужен двухместный ковер-самолет.
— Как скажешь, так и будет, Слим, — заговорил Рой. — Не сомневайся, для такого добровольца-героя, как ты, у нас найдется все самое лучшее!
— Не беспокойся, мы доставим вас на место в целости и сохранности, — сказал Флимберт.
— И обратно? — спросил О’Лири.
— Ну, каждому овощу свое время, — ответил Флимберт. — Пойдемте, друг, надо же вас как следует оснастить всем необходимым. Я хочу, чтобы вы попали в Стеклянное Дерево к вечеру.
Был ранний вечер, когда Спропрояль повел Лафайета по извилистому коридору до большой двери, за которой находился небольшой балкон, откуда открывался вид на долину внизу.
— Ты смотри, поосторожнее с этим ковром, Слим, — сказал Рой, раскладывая прямоугольник 6х8 футов, похожий на самый обычный голубой Вильтоновский ковер. — Все контуры настроены на твои личные эмонации, так что ты можешь не волноваться — никто его не украдет. Кстати, управление осуществляется с помощью голоса, так что будь поосторожнее в выражениях. И помни, перил тут никаких нет, так что осторожнее на поворотах. Координационный центр тут, конечно, есть, но если ты зазеваешься — помни, что парашюта у тебя нет.
— Все это меня очень воодушевляет, — сказал Лафайет, завязывая тесемки своего плаща-невидимки и пытаясь побороть тошнотворное чувство, возникающее где-то в желудке. — Твой Пинчкрафт навьючил на меня такое количество всяческих приборов, что я даже повернуться как следует во всем этом не могу.
— Честно говоря, он просто обрадовался случаю проверить еще не прошедшее испытание оборудование, которое он с ребятами стряпал в свободное от работы время. Они тут однажды придумали противочихающий генератор, так наш директор не разрешил вызвать добровольцев, чтобы его проверить. Или возьми, к примеру, этот плоскоход: придумано-то здорово, но если он не сработает — бабах! Взлетишь на воздух вместе с лабораторией.
— Расскажи мне еще что-нибудь в этом роде и считай, что я никуда не лечу, — сказал О’Лири. — Лучше укажи мне направление, в котором надо лететь, а то мой здравый смысл возьмет верх и я полечу совсем не туда.
— Да ты лети все время на запад, Слим. Не бойся, мимо не пролетишь.
— Ты бы очень удивился, если бы я рассказал тебе, сколько раз в жизни я пролетал. На всем. И мимо, — сказал Лафайет. — Между прочим, к твоему сведению, меня зовут не Слим. Мое имя Лафайет О’Лири.
— Да ну? Скажи, какое совпадение… Ну, да, это не важно… Счастливого пути, приятель, и не забудь включить микрофон, когда сунешь его в карман объекта.
— Ну, сказал Лафайет, садясь на ковер-самолет скрестив ноги, — поехали…
Он закрыл глаза, представил координаты, которые Флимберт терпеливо заставил его заучивать в течение часа. Толстый шерстяной ковер, казалось, задрожал под ним. Он с трудом сдержался, чтобы не попытаться ухватиться за что-нибудь, когда ковер зашевелился, задергался, стал твердым. О’Лири заставил себя расслабиться.
— Как мешок с картошкой, — сказал он себе, не осмеливаюсь даже вытереть пот, бежавший по лицу. — Огромный холщовый мешок со свежим картофелем из Айдахо…
Тошнотворное чувство не проходило, внезапно поднявшийся ветерок неприятно обвевал его, вороша волосы, заставляя хлопать тяжелую материю плаща.
— Ну же, поднимайся, — прошипел он, — Пора уматывать отсюда, пока Флимберт не сообразил, что его надули!
Ничего не изменилось. Ветерок свистел так же резко, ковер оставался таким же неподвижным.
— Ну, просто прекрасно, — сказал Лафайет, — Я должен был знать, что ничего не выйдет.
Он открыл глаза и некоторое время недоуменно смотрел на огромное голубое небо впереди, потом повернулся…
На крохотном балконе, прилепившемся к огромной скале, быстро уменьшающейся позади него, крохотная фигурка махала шарфом. О’Лири заставил себя посмотреть вниз, увидел зеленый пейзаж, проносящийся под ним. Он опять изо всех сил зажмурил глаза.
— Мама мия, — пробормотал он. — А у меня даже нет бумажного пакета, если вдруг затошнит!
Крепость-дворец, известная как Стеклянное Дерево, возвышалась на западе, как звезда, прикрепленная к самой вершине горы.
Ослепительно сверкая в лучах заходящего солнца красным, зеленым, желтым и фиолетовым цветом, она постепенно превращалась, увеличиваясь, во множество сверкающих хрустальных конструкций. Высокие башни, блестящие минареты, сверкающие шпили изящно балансировали на самом краю вершины горы.
— Ну, плащ, делай свое дело, — пробормотал О’Лири, заворачиваясь в тяжелую ткань, пытаясь закрыть нижней широкой частью одежды сам ковер. Спропрояль уверил его, что у Крупкина не было в распоряжении никаких средств противовоздушной обороны, но Лафайет, тем не менее, решил не рисковать.
Примерно в полумиле от огромного дворца он приказал ковру замедлить скорость полета. Если это и произошло — летел он слишком быстро и точно в центр самой высокой башни — Лафайет никаких перемен не заметил. С какой-то совершенно дикой скоростью башня неслась ему навстречу, все ближе и ближе.
В самый последний момент ковер затормозил, дернулся, чуть не сбросив О’Лири, и сделал круг над башней.
— Ну, точно, как мешок картофеля, — страстно прошептал сам себе О’Лири. — Пожалуйста, там, наверху, дай мне выбраться из этой передряги живым, и я клянусь, что буду молиться регулярно, каждый день…
Ковер еще замедлил скорость, остановился и, дрожа, повис в воздухе у высокого окна с аркой.
— О’кей, а теперь вперед, самый малый ход, — прошептал О’Лири.
Ковер подплыл ближе к прозрачной, отполированной до зеркального блеска стене. Когда он подлетел вплотную к хрустальному карнизу, Лафайет осторожно протянул руку и уцепился за него. Ковер затрепыхался и забился, как живой, под его тяжестью, когда он перелезал через подоконник. Освобожденный от тяжести, он начал медленно скользить в сторону, подгоняемый легким ветерком.